Потери Германии во второй мировой войне.

Потери.ру

Письмо в адрес почты сайта от Юрия Васина, получено 6 декабря 2011 г.

Уважаемый Игорь Людвигович!
С большим интересом прочитал Ваши материалы относительно потерь Вермахта. Этой темой я интересуюсь давно.
Недавно я разместил свою статью на сайте battlefield.ru, в которой проанализировал данные Гальдера о потерях за первые 10 дней войны. Очень интересная картина получилась по "больным"... Четко просматривается на основе этих данных формула сокрытия потерь с понижающим коэффициентом 2 относительно общего количества раненых и убитых унтеров и солдат...
Кстати, коэффициент 2 (по фактически убитым) не такой уж и безобидный, как Вы утверждаете. Например, за первую декаду вместо 11800 заявленных убитых реально немцы потеряли убитыми 22-23 тыс. человек и порядка 14-15 тыс. умершими от ран на различных этапах эвакуации. В сумме - 36-38 реальных трупов. И это по минимуму, без ВВС, ВМФ и прочих сочувствующих организаций и ведомств. С такими темпами вполне вероятно, что мнение американских наблюдателей в 1,3 млн. очень близко к истине.
Подробнее с моими соображениями по этому поводу можете ознакомится на http://www.battlefield.ru/german-losses-doctoring-galder.html. Буду благодарен, если выскажите свое мнение.

Юрий

Ответы на них.

Здравствуйте, Юрий!

Замечательно, что Вы занимаетесь этим вопросом, но Ваши выводы кажутся мне слишком поспешными.
Вы предполагаете, что раненные этапных госпиталей в списочных подекадных потерях ОКХ не указывались, указывались только раненные отправленные в тыловые госпитали и списанные, соответственно, в армию резерва. Это действительно так. Это обычная практика, происходящая из особенностей учёта. Для советской армии это тоже так.
Соответственно, теория о том, что количество убитых делилось на два, нарушает соотношение по раненным и убитым. При делении убитых на два соотношение раненных и убитых должно стать 1 к 5. Возможно одновременное деление всех потерь на 2. Об этом можно спорить, я например, считаю, что потери делились на 10 и доказываю это на своём сайте http://www.poteryww2.narod.ru.

В книге Кривошеева все раненные, как и вообще все санитарные потери, это отправленные в тыловые госпитали, это всего 15 млн. человек раненных, 3 млн. больных за войну. Чуть более 1 млн. из них умерли от ран в тыловых госпиталях, то есть 7-8% от общего числа раненых. Основная масса больных лечилась при части и в статистике не показана. Ещё почти столько же раненных лечились в этапных госпиталях и выздоравливали или умирали на этапах эвакуации. Умершие на этапах эвакуации суммированы с числом погибших на поле боя. Выздоровевшие в этапных учреждениях в статистике не показаны. Оттого у нас в медицинских архивах более 30 млн. учётных карточек на 15 млн. раненных, что есть ещё раненные в полевых медицинских учреждениях. А историй болезни в тыловых госпиталях более 20 млн. поскольку туда направляли не только из действующей армии, но и из недействующей тоже, а также и вовсе не из армии тоже иногда лечились. Возможно, имело место повторное изготовление историй болезни, на меня в мирное время раза три истории болезней заводили. Соответственно для советских войск соотношение убитых и умерших на этапах санитарной эвакуации к раненным отправленным в тыловые госпитали 1 к 3. Если к числу убитых добавить умерших от ран в госпиталях, это соотношение станет 1 к 2,5.
Количество больных указанное Гальдером в 50 тыс. летом 41 года и в 60 тыс. зимой 42 года у меня сомнений не вызывает. Оно нормальное для многомиллионной армии. Вероятно, что это количество больных отправленных за июнь месяц в тыловые госпитали. От начала боевых действий эта цифра мало зависит, больше от численности армии и бытовых условий её жизни. Лишь к 43-44 годам ежемесячное количество больных должно возрасти до 100-150 тыс. в связи с усталостью войск и общим ухудшением здоровья от ран и полевой жизни. В советской армии по Кривошееву такая же картина, можете посмотреть. Всего за войну при этом у немцев в тыловых госпиталях должно быть от 2 до 4 млн. больных, то есть примерно, как и у нас, что не удивительно, ведь численности полевых армий почти одинаковы, значит и заболевших должно быть примерно столько же, Гальдер это и подтверждает. Учитывая средний срок излечения 1 месяц, в тыловых госпиталях не должно быть одновременно на излечении существенно больше, чем 50-60 тыс. больных в 41-42 годах или 100-150 тыс. в 43-44 годах. В этапных госпиталях больных должно быть гораздо больше, ведь с насморком в тыл не отправляют, туда отправляют самых тяжёлых, крупозные воспаления лёгких, туберкулёз и прочее.

А вот если заглянуть в статистику тыловых госпиталей, там да, там раненных часто записывали больными и это видно невооружённым глазом. Больных в госпиталях насчитали за войну 20,8 млн. человек, а раненых 8,7 млн. человек. То есть больных в 5-10 раз больше положенного. Больных из полевой армии должно быть около 3 млн., как я выше показал, ну пусть ещё 5 млн. из армии резерва и других гарнизонов и частей. Выясняется, что на самом деле это больных должно быть 8 млн., а раненных 21 млн. должно быть. И вот тут можно долго думать, как они эти бумажки тасовали, что у них всё наоборот получилось?

К сожалению, медицинской отчетности немцев мне не попадалось ни войсковой, ни тыловой. У Урланиса в «Истории военных потерь» я взял те цифры по тыловым госпиталям, которые привёл выше. Ссылка 6 http://62.149.27.202/forum/showthread.php?t=56037 из списка источников к Вашей статье не сработала, сожалею.

После критики надо предложить своё видение вопроса, но это займёт много места, и поэтому я отвечу Вам подробнее на своём сайте http://www.poteryww2.narod.ru в разделе «Критика». Вероятно, это будет в следующие выходные.

С уважением, Гарибян Игорь Людвигович.

Статья Юрия Васина с сайта battlefield.ru.

И СНОВА О ПОТЕРЯХ ВЕРМАХТА: перечитывая Гальдера

Автор: Юрий Васин
Впервые опубликовано 25.11.2011 09:25
Последняя редакция 26.11.2011 20:53
Материал читали 1145 человек

Для большинства исследователей дневник Гальдера является отправной точкой в определении точных немецких потерь. По принципу — раз Гальдер написал, значит, так оно и есть. А что? Все с точностью до одного человека, проценты даже какие-то высчитывает… Но эти исследователи опускают один важный момент — записи Гальдера являются «техническими» и на их основе, не принимая во внимание специфику германского учета, трудно делать какие-то выводы относительно фактических потерь и тем более принимать эти цифры за фактические потери вермахта.

В данной статье попробуем выяснить, что же стоит за цифрами и процентами начальника ОКХ. И начнем с первых дней войны.

В дневнике уже с 24 июня встречаются фразы: «отражая сильные контратаки противника…», «упорство отдельных русских соединений в бою…», «на этом участке фронта русские также сражаются упорно и ожесточенно…», «что русские не думают об отступлении, а, напротив, бросают все, что имеют в своем распоряжении, навстречу вклинившимся германским войскам…», «имели место случаи, когда гарнизоны дотов взрывали себя вместе с дотами, не желая сдаваться в плен…». При этом он тогда же, 24 июня, делает вывод, что «количество убитых и раненых остается в пределах допустимого». Нам остается только догадываться, какие именно потери он считает «в пределах допустимого»?

Особое внимание Гальдер уделил штурму Бреста, точнее — неоправданно высоким потерям, по его мнению, понесенным при штурме крепости 45-й пехотной дивизией. А вот что пишет в книге «Гитлер идет на Восток» Пауль Карл Шмидт, исполнительный директор Службы новостей Третьего рейха и руководитель пресс-департамента министерства иностранных дел в 1940–45 об этом штурме:

«К вечеру списки убитых пополнили 21 офицер и 290 унтер-офицеров и рядовых. В числе погибших оказались и командир батальона, капитан Пракса, и капитан Краусс, командир 1-го дивизиона 99-го артиллерийского полка, вместе с их штабными офицерами. Стало ясно, что пехоте достигнуть цели на данном участке вражеской обороны не удастся…»

Здесь следует сделать ремарку: поскольку из ряда укреплений немцы были выбиты контратаками, то они вряд ли имели возможность вечером, после отхода, посчитать вплоть до одного человека точное количество убитых.

Читаем далее:

«…30 июня в рапорте 45-й пехотной дивизии было записано о завершении операции и о захвате крепости. Дивизии досталось 7000 пленных, включая 100 офицеров. Потери немцев составляли 482 человека, включая 40 офицеров убитыми и около 1000 человек ранеными, многие из которых впоследствии скончались. Размеры потерь, понесенных в ходе захвата крепости немцами, лучше всего видны в сравнении. Общие потери Вермахта на Восточном фронте к 30 июня достигали 8886 человек убитыми. Таким образом, на долю Брестской крепости пришлось свыше 5 процентов…»

Но встречаются упоминания еще одного боевого донесения командира 45-й дивизии генерал-лейтенанта Шлипера о занятии крепости Брест-Литовск от 8 июля 1941 года (в некоторых источниках оно датировано 7 июля). В нем говорится:

«..Взято в плен: 101 командир, 7122 младших командира и бойца. Кроме того, число жертв русских огромно…
[…]
3. Русские в Брест — Литовске боролись исключительно упорно и настойчиво. Они показали превосходную выучку пехоты и доказали замечательную волю к борьбе.
45-я дивизия выполнила поставленные перед нею задачи. Потери были тяжёлыми, они составили: убитыми и пропавшими без вести 32 офицера и 421 yнтeр-офицер и солдат, ранеными 31 офицер и 637 унтер-офицеров и солдат…

Шлипер»

Ну, и какому же рапорту прикажете верить? Во втором (более позднем) потери снижены, хотя немецкая пехота вела активные боевые действия не только в первый день штурма. И соотношение убитых и раненных у меня вызывает сильное сомнение… Намечается интересная тенденция — чем дальше по времени от боев, тем меньше потери. Не удивлюсь, если Гитлеру при посещении Брестской крепости, выкатив к воротам советские гаубицы, рассказывали уже историю о двух погибших поварах и одном храбром сапожнике за всю операцию, которые героически бросились на помощь своим боевым подразделениям.

А ведь речь идет об официальных потерях только 45 дивизии без приданных подразделений, а не о всем вермахте.

С учетом того, что силами пехотных подразделений пришлось штурмовать крепостные укрепления, в которых находилось около 7 — 8 тыс. обороняющихся, потери, озвученные в этих рапортах (тем более во втором) 45-й дивизии, являются как раз «в пределах допустимого». Так что же заставило Гальдера уже 25 июня (а в штаб корпуса командир 45-й ПД доложил о взятии крепости еще 24 июня) назначить проведение расследования в отношении командования австрийской дивизии на предмет чрезмерно высоких потерь? Что же там произошло экстраординарного? Ну, провозились двое суток вместо восьми часов, и что? Положили две роты. На войне это не редкость.

Следующая запись, сделанная 28 июня, только усиливает недоумение:

«Генерал Бранд: Отчет о боях за Брест-Литовск (31-я пехотная дивизия). Действие тяжелых метательных установок и артиллерийских систем «Карл» само по себе весьма эффективно, однако сопротивление превосходящих по численности и фанатически сражающихся войск противника было очень сильным, что вызвало большие потери в составе 31-й пехотной дивизии. Ошибок в действиях дивизий, по-видимому, не было…»

Поскольку я не считаю генералов Гальдера и Бранда полными идиотами (один инспектировал не ту дивизию, другой забыл, куда того посылал), напрашивается вывод: 31-я пехотная дивизия в Бресте так же понесла ощутимые потери… но они были списаны на «превосходящих по численности и фанатически сражающихся войск противника». А поскольку 31-я ПД наступала в «более благоприятных условиях», то вопрос о 45-й ПД отпал сам собой. И поскольку даже дивизионный рапорт от 30 июня составлялся уже после инспекции Бранда, то вызывает сомнение его правдивость относительно истинного положения дел с потерями в дивизии, а тем более рапорта от 7 (8) июля. Похоже, генералу Шлиперу популярно объяснили, как надо писать рапорта, и он «исправился».

Я предлагаю вспомнить еще один эпизод первой недели боев. А именно бои за Рижские мосты. Ничего примечательного там с точки зрения боевых действий не проходило. Немцы периодически пытались при поддержке бронетехники захватить железнодорожный мост и плацдарм на другом берегу. Части РККА периодически их оттуда сбрасывали… В ходе этого немцами было заявлено о потере 532 человек только убитыми… Возникает резонный вопрос: а где гневный генерал Гальдер со своим расследованием относительно «неоправданно высоких потерь»? Гальдер почему-то только упомянул этот эпизод, и никаких оргвыводов… По всей видимости через неделю войны потери очередного батальона уже не являлись поводом «для нервов».

Далее в своем дневнике Гальдер делает запись:

«…3 июля 1941 года.
12-й день войны. Потери: С 22.6 по 30.6 наши потери составляют в общей сложности 41087 человек = 1,64% наличного состава (при численности войск, равной 2,5 миллиона человек). Убито: 524 офицера и 8362 унтер-офицера и рядового. Ранено: 966 офицеров и 28528 унтер-офицеров и рядовых. Потери офицерского состава по отношению к общим потерям: ранено — 3,3% (кампания на Западе — 3,1%), убито — 6,2% (кампания на Западе — 4,85%), пропало без вести — 1,5% (кампания на Западе — 2%)…»

И следующая запись порождает смутные сомнения, что Гальдер не совсем искренен:

«6 июля 1941 года (воскресенье). 15-й день войны. …Потери на 3.7: Ранено — 38809 человек (в том числе 1403 офицера); убито — 11822 человека (в том числе 724 офицера); пропало без вести — 3961 человек (в том числе 66 офицеров).
Всего потеряно около 54000 человек = 2,15% от 2,5 миллиона. Примечательно весьма значительное количество больных, которое составляет почти 54000, то есть почти равно боевым потерям…»

Здесь невольно возникает вопрос — какие такие хвори навалились на доблестный вермахт летом 1941 года, а точнее уже через десять дней после начала боев? Неоднократно делались попытки объяснить, откуда же взялось такое количество больных. Предполагалось, что это «легкораненые», «очередные отпускники» и «отпускники по ранению». Попробуем в этом разобраться. Рассмотрим предложенные категории по порядку.

«Легкораненые» в основной своей массе, после помазанья зеленкой в полковом лазарете (в лучшем случае), становятся в строй. Те же, кому это не помогает, переходят в категорию «раненые». Версия про «очередных отпускников» не выдерживает никакой критики: трудно представить, что при подготовке вторжения и, соответственно, приведении своих войск в состояние повышенной боевой готовности, 5-7% личного состава отправляется в отпуск для душевного свидания с родными и близкими. Существующая мировая практика как раз говорит об обратном: отзыв личного состава из отпусков и перевод его на казарменное положение.

Теперь «про отпуск по ранению или болезни». Здесь наоборот, десять дней — слишком малый срок, чтобы раненый или больной прошел курс лечения и получил заслуженный отпуск, поэтому этой категории в указанном Гальдером в числе «больных» просто не могло быть! Не успели они еще выздороветь!

Ичто у нас остается? Действительно больные: брюшным тифом, малярией, туберкулезом, менингитом, холерой, оспой, прочими всевозможными болячками и, конечно же, острой формой дизентерии … Хотя, насколько мне известно, СССР оружие массового поражения не применял…

Тут уместно будет привести отрывок из книги гауптмана медицинской службы профессора хирурга Ханса Киллиана «В тени побед»:

«…Невыносимый зной, ночные мучения с клопами, густые тучи навозных мух — вот чем вспоминаются дни, проведенные в Даугавпилсе. Мучения для нас, адская пытка для беспомощных раненых и больных. Мухи облепляют все неприкрытые участки тела, лезут в лицо, глаза, нос, падают к нам в тарелки. Кто знает, может, перед этим они ползали по трупам или возились в грязи.

В таких условиях, какие защитные меры ни принимай, не приходится ждать ничего хорошего. Дело кончается массовой диареей, сопровождающейся лихорадкой. Затем у некоторых болезнь перерастает в хроническую, мучительную дизентерию с кровавым поносом.

Итак, уже в Даугавпилсе начинается изнурительная череда приступов кишечной колики с рвотными позывами и кровотечениями, что очень скоро приводит к истощению наших людей. Болезнь не щадит никого. Самое невыносимое и мучительное состояние для хирурга — это когда приступ начинается во время операции. Нам не остается ничего другого, как соорудить прямо по соседству с операционной туалет, куда можно сбежать, если внезапно подступают боли и спазмы кишечника. Каждый раз во время этих отвратительных перерывов грубо нарушаются правила асептики…»

Все это как-то не вяжется с нашими представлениями о «безупречной немецкой педантичности во всех вопросах организации службы» и в частности, касаемо соблюдения санитарных норм в госпиталях.

Дизентерию называют «болезнью грязных рук», поэтому в голове не укладывается, что «цивилизованные немцы» буквально с первых минут боевых действий и переходом на советскую территорию (в нашем случае вполне «цивилизованную» Прибалтику) в массовом порядке начинают страдать кровавым, извините, поносом…

К сожалению, господин хирург-консультант в своих воспоминаниях не говорит о массовом притоке дизентерийных больных с передовой, описывая только поражение этим недугом персонала и вторичное поражение раненых в госпиталях. Хотя, читая его откровения относительно уровня военно-полевой медицины Германии (к примеру, об убежденности немецких медиков, что столбняк доблестные солдаты Вермахта привезли в Россию с собой из Франции!) и, глядя на огромные цифры «больных», в разы превышающие количество «раненых», невольно возникают мысли, что кровавый дизентерийный понос и был вторым решающим фактором, помешавшим немцам победоносно закончить войну осенью 1941 года. Первым фактором, как мы знаем, был «генерал Мороз» со своей женой «Рьяспютитцой»: абсолютно вся техника сначала утонула в грязи, а потом и вмерзла в оную, и когда ее пытались оттуда достать добрые немецкие зольдаты, то разрывали ее буквально на части.

Кстати, персонально для тех, кто любит поговорить о «гуманном» отношении Рейха к своему солдату — настоятельно рекомендую к прочтению воспоминания Ханса Киллиана «В тени побед». Там «гуманизм» сверкает всеми своими гранями! Начиная с непрофессионализма врачей, отсутствия (при том — запланированного в приказном порядке) необходимого оборудования и медикаментов, и до применения «передового» метода прижигания ран, как наиболее действенного (читай — дешевого) метода по обеззараживанию, и запрета на использование стрептоцида …

И от недостатка в раненых, если верить гауптману Киллиану, немецкие госпитали не страдали. И с ампутированными конечностями и с простреленными головами и легкими, и с раздробленными костями там было все в порядке (в плане количества). Так почему же Гальдер заявляет: «примечательно весьма значительное количество больных, которое почти равно боевым потерям»? Неужели в определение «больные» немецкое командование вкладывало совершенно другой смысл?

Обратимся к еще одной «истине в последней инстанции» в вопросах освещения жизни и деятельности вермахта — генералу Мюллеру-Гилебрандту. Может, он нам откроет глаза на «больных цвета фельдграу»:

«…Декадные донесения о потерях по (прим. По IVв каналу. Доклады начальников медико-санитарных служб) — это сообщения, представляемые в период между ежедневными и подробными месячными донесениями (донесения о заболевших). Последние по своему содержанию выходили за рамки сведений, сообщаемых в ежедневных донесениях, поскольку в них помимо боевых потерь содержались цифровые данные о числе больных. Если рассмотреть эти донесения за длительный период времени, то можно увидеть, что число заболевших во много раз превышало число раненых, имевшихся за тот же период».

Здесь, в отличие от Гальдера, уже «во много раз превышает». Забавно, правда? Читаем далее:

«…Длительность излечения больных до полного восстановления здоровья в среднем, однако, была незначительной, количество больных со смертельным исходом — весьма небольшим. Заболевания опаснейшими инфекционными болезнями с продолжительным сроком излечения могли иметь существенное значение при оценке потерь. Декадные донесения о потерях, хотя они и содержали значительно более достоверные сведения, чем ежедневные донесения, имели, однако, целый ряд пробелов».

Ответ, как говорится, исчерпывающий. Жаль только, что из него невозможно сделать какой-либо однозначный вывод о том, какие все же категории спрятаны в определение «больные».

Следует отметить одну особенность германского учета. По словам того же Мюллера-Гилебрандта, «…пока солдат находился на излечении в прифронтовом госпитале, он продолжал числиться в своей прежней войсковой части и после выздоровления и соответствующего отпуска возвращался в свою часть. При перемещении в госпиталь находившийся в Германии раненый снимался с учета в своей прежней части и учитывался в армии резерва».

Вот здесь и кроется ответ на вопрос о «германских хворях»! Пока солдат проходит лечение в полковом, дивизионном, корпусном, армейском лазарете — он числится в штате части и проходит по отчетам как «больной». И статус «больного» ему дается авансом. И в этом есть железная логика. Учитывая германскую специфику постоянного закрепления военнослужащего за определенной дивизией (за очень редким исключением), это дает возможность организационному отделу ОКХ иметь представление о количестве военнослужащих, которые после излечения, так сказать, «на местах», вернутся обратно в свои части. Соответственно, только «убитых» и «раненых» (эвакуированных в тыловые госпитали и снятых с учета в своих частях) нужно будет компенсировать пополнением из резервной армии.

Мюллер-Гилебрандт также утверждает, что «иногда имелись расхождения в данных о потерях, представляемых по каналам IIa и IVв. В главном командовании сухопутных сил донесения по каналу IVв представлялись начальником медико-санитарной службы, куда они поступали большей частью быстрее и часто бывали более достоверными, чем донесения о потерях, представлявшиеся по каналу IIa».

Будет уместным сравнить эти два канала, чтобы выяснить причину «достоверности».

Войсковой служебный канал IIа представлял собой донесения о потерях личного состава, составленные штабными адъютантами. Они включали в себя количество убитых, раненых, пропавших без вести. К исходу каждого дня или же по окончании боя данные об установленных потерях ежедневно по телефону или телеграфу передавались в вышестоящий штаб. При этом дивизия представляла донесения о потерях в рамках своей штатной организации.

Следует отметить, что потери приданных дивизии частей РГК, корпусных и армейских частей усиления докладывались особым порядком. Части РГК суммировали свои потери по отдельным этапам боевых действий и передавали эти сведения в течение ночи в главное командование сухопутных сил (ОКВ).

Каждые десять дней ежедневные донесения о потерях после дополнительного уточнения и проверки оформлялись в письменном виде и представлялись в форме донесения о потерях за десять дней.

Ежемесячно или же по завершении крупных боевых операций, сопряженных со значительным выходом из строя живой силы, войсковые части, начиная от отдельного батальона и выше, представляли вверх по каналу IIа донесения о состоянии части, в которых содержались сведения о численности личного состава с указанием потерь, понесенных за отчетный период, и пополнения, поступившего за этот же период. Эти отчеты содержали и данные о материальной укомплектованности части. Они передавались в главное командование сухопутных сил.

Донесения о потерях по IVв каналу представляли собой ежедневные донесения войсковых врачей (начальников медико-санитарной службы). Потери подразделялись по категориям — убитые, раненые и пропавшие без вести.

Донесения, датированные по состоянию на 18 часов, представлялись поздно вечером того же дня вышестоящим старшим медико-санитарным начальникам, через начальников медико-санитарной службы дивизии и по инстанциям докладывались начальнику медико-санитарной службы сухопутных сил при генерал-квартирмейстере.

Начальник медико-санитарной службы сухопутных сил сообщал сведения о потерях организационному отделу генерального штаба и в медико-санитарную инспекцию сухопутных сил, которая передавала эти сведения управлению общих дел сухопутных сил (группе по вопросам обеспечения пополнения).

Начальник медико-санитарной службы армии, как правило, к исходу дня уже имел в своем распоряжении сведения о потерях, понесенных во всей полосе армии на данный день. Начальник медико-санитарной службы группы армий получал сведения о потерях от армий в течение ночи, а главное командование сухопутных сил — от групп армий рано утром или же в первой половине следующего дня.

В декадных донесениях помимо боевых потерь содержались цифровые данные о числе больных (что мы и видим в записях Гальдера от 3 июля). По итогам месяца составлялось уже подробное месячное донесение.

Вполне понятно, почему именно IVв канал являлся более точным. Поскольку, во-первых, он показывал фактическую загруженность госпиталей, чтобы принимать решения по тактическим моментам медико-санитарной службы (размещение и маневр медицинских учреждений и т. п.). Во-вторых, давал более развернутое представление о реальных потерях личного состава по убитым, раненым/больным и позволял вышестоящим штабам планировать их компенсацию.

Не могу не отметить оперативность предоставляемой информации вверх по инстанциям… А вот далее начинаются чудеса. Посему придется внести ложку дегтя в бочку меда немецкой отчетности.

Что бросается в глаза? Прежде всего, учет одних и тех же категорий по каналам IIa и IVв, а именно — убитые, раненые, пропавшие без вести. И если с каналом IIa здесь все понятно — эти донесения, начиная с рот, составляются по фактическим потерям, то есть указывается сколько военнослужащих выбыло и по каким причинам, то с каналом IVв (наиболее достоверному, по мнению немецких генералов) возникает ряд вопросов. Во-первых, какое отношение Армейская медицинская служба имеет к «без вести пропавшим», если, конечно, эти «без вести пропавшие» не являются персоналом этой самой службы? И, во-вторых, где данные по «умершим от ран»? Хотя именно эта категория по всем раскладам должна быть в сфере деятельности армейских медиков?

Исходя из логики общепринятой практики учета потерь (с которой многие исследователи пытаются подойти к германским цифрам), отчеты немецких армейских медиков должны выглядеть примерно так — убито… ранено… заболело… проходят излечение в полковых — армейских лазаретах… эвакуировано в тыл и передано в резервную армию… И убитые названы «убитыми», раненые «ранеными», а заболевшие «больными», выздоравливающие — «выздоравливающими». И было бы не плохо, чтоб и умершие от ран фигурировали для полноты картины.

Если солдат принял смерть мгновенную или умер на передовой не дождавшись первого этапа эвакуации, то он с чистой совестью пополняет категорию «убитые» и с ним все более-менее ясно… А что происходит с тем, кто получив ранение, попадает на конвейер армейских медиков? Попробуем этот путь проследить.

Первая помощь раненому оказывается на поле боя в роте санитаром. Она заключается в закрытии раны повязкой — индивидуальным пакетом, в остановке кровотечения и примитивной иммобилизации в благоприятных случаях.

С поля боя раненых эвакуировали санитары и носильщики. Позади боевых позиций располагались пункты первой медицинской помощи, где раненных перевязывали и готовили к дальнейшей транспортировке. В батальоне имелся врач (Assistenz или Oberartz) и два санитара. Батальонные медики разворачивали перевязочный пункт, расположив его в подходящем месте и используя имеющееся под рукой оснащение. На перевязочном пункте батальонный врач оказывал раненным первую врачебную помощь: перевязывал раны, накладывал шины и жгуты, вправлял переломы и вывихи, останавливал тяжелое кровотечение, делал противостолбнячные прививки, давал обезболивающее и готовил раненых к отправке в тыл. Проводить сколько-нибудь серьезные врачебные операции на батальонном перевязочном пункте не было возможности.

Следующий этап — полковой перевязочный пункт (лазарет). Там оказывали дальнейшую медпомощь: производили иммобилизацию всех переломов и других обширных ранений стандартными транспортными шинами, антишоковую терапию, проверку правильности наложения жгутов, исправление повязки и готовили раненых к дальнейшей транспортировке.

На уровне дивизии санитарные роты разворачивали главный перевязочный пункт (HV-Platz). На нем можно было проводить довольно серьезные хирургические манипуляции: обработку ран в брюшную и грудную полость, в голову, отсечение конечностей, висящих на кожном лоскуте и др., а также лечить тяжелобольных. Но когда во время тяжелых боев на перевязочный пункт поступало слишком большое количество раненных, приходилось ограничиваться первой врачебной помощью и отправлять транспортабельных раненых далее.

В состав дивизионной медицинской службы также входил полевой моторизованный госпиталь. Он располагался в 25–30 км от передовой, обычно занимая больницу, школу или другое подходящее здание. Кроме того, полевой госпиталь располагал палатками, где можно было организовать операционную, палату и перевязочный пункт. В нем оказывали квалифицированную врачебную помощь тяжелораненым и тяжелобольным. Он был рассчитан на 200–300 койко-мест. В специальном карантине находились больные особо заразными заболеваниями: тифом, дизентерией и др. Кроме того, госпиталям приходилось слишком часто менять дислокацию, поэтому часто приходилось отправлять дальше в тыл тяжелых больных и раненых.

Далее шел корпусной госпиталь. При нем организовывался полевой эвакоприемник и происходила вторая сортировка раненых. После оказания необходимой помощи всех тяжелораненых отправляли на армейскую госпитальную базу — приемо-сортировочную базу фронта (по одной на армию). Далее тяжелораненый поступал в тыловой специализированный госпиталь.

То есть основная масса раненых после оказания помощи в зависимости от сроков излечения (до 6–8 недель) задерживалась на уровне дивизия, армия, фронт, тем самым не попадая в категорию «раненые»…

Как видим, немцы не стали изобретать свой особый германский «велосипед». Все у них было организовано по Пирогову и Оппелю. Аналогичная схема (с небольшими нюансами) действовала и в РККА.

Уже на первичном пункте приема раненых — Truppenverbandplatz (TVPl) на каждого раненого заполнялась бирка Begleitzettel fur Verwundete. В нее вносились личные данные о раненом, данные о характере ранения, предоставленной первой медпомощи и прививках, а также выписывалось направление в соответствующий госпиталь или лазарет. Присутствие на бирке двух красных боковых полосок говорило о том, что раненый не транспортабелен, одной полоски — необходим транспорт для передвижения, отсутствие полосок — раненый может передвигаться самостоятельно без посторонней помощи.

Всех поступивших раненых условно можно поделить на три категории: «легко раненые» — это те, которые будут проходить лечение во фронтовых госпиталях включительно, и продолжать числиться в составе своих подразделений, «тяжело раненые» — это те, кто подлежит эвакуации в тыловые госпитали и снятию с учета в своих подразделениях. По прибытию в тыл, они зачисляются в состав армии резерва. И самая скорбная графа: «безнадежные раненые» — это те бедолаги, кто по медицинским показаниям не могут транспортироваться, а оказать соответствующую квалифицированную медицинскую помощь на полковом и дивизионном уровне им не представляется возможным. Они обречены.

В отчетах по каналу IVв они фигурируют как «раненые», вследствие чего формально исключаются из списков своих частей и подлежат передаче в резервную армию. Но до нее они не доберутся НИКОГДА.

Интерес в плане немецкого учета представляет судьба раненых, умерших от ран на различных этапах эвакуации. Их смерть (смертность при некоторых ранениях достигает 70%), так же как и смерть «безнадежных раненых» не фигурировала в отчетах о потерях передаваемых по двум рассмотренным выше каналам. Информация о них вместе с личными знаками умерших передавалась ежемесячно частями и госпиталями в бюро учета военных потерь и учета военнопленных вермахта.

На основании приведенных Гальдером цифр становится понятным, что «больными» названы все раненые, продолжающие числиться за своими частями. Отсюда следует вывод, что названное на 3.07. 1941 года число раненых 38 809 тыс. человек — говорит не о фактически получивших ранения, а о количестве раненых подлежащих эвакуации в тыловые госпитали в Германию и снятых с учета в своих частях. А это далеко не одно и то же…

Отсюда вывод: 54 тысячи «больных» — это, большей частью, действительные боевые потери Вермахта, львиная доля которых приходится на убитых, раненных и пропавших без вести…, «замаскированных», так сказать, чтоб не нарушали веселой картинки победоносности вермахта.

Учитывая, что по немецким данным порядка 47% раненых (т. е. примерно половина) становились в строй, пройдя лечение на дивизионном уровне, количество раненых по Гальдеру в 38 809 можно смело умножать на «2» (и это без учета раненых, проходящих лечение в корпусных — фронтовых госпиталях и числящихся за своими частями). Получится реальная картина немецкий потерь: порядка 76-77 тыс. человек за 10 дней ведения боевых действий.

И подтверждение этого мы найдем у самого Гальдера, который пишет, что «процент потерь офицерского состава по отношению к общему количеству потерь выше, чем в прошлых кампаниях. В кампании против России до сих пор потери офицерского состава составляют 3,8% от общего количества раненых, 6,6% от общего количества убитых и 1,7% от общего количества пропавших без вести…».

Что во всех этих циферках прежде всего смущает — это существенная разница соотношений убитых и раненых офицеров (6,6% и 3,8%) в пользу убитых.

Но так же вызывает сильное сомнение и соотношение убитых офицеров к унтер-офицерам и солдатам. Если на 30.06 оно равнялось 1 к 15,9, то к 3.07 стало уже 1 к 15,3. Соответственно, 200 погибших офицеров с 30.06 по 3.07 дали уже соотношение 1 к 13,8. При этом за те же дни наблюдается снижение соотношения и по раненым. На 30.06 — 29,4, на 3.07 — 26,6. Даже Гальдер в своих записях за три дня повышает процент погибших офицеров с 6,2% до 6,6%. Возможно, этот всплеск смертности и ранений среди офицеров вызван только более уточненными данными на 6 июля? Возможно, но почему тогда мы не наблюдаем подобного увеличения «уточненных» потерь среди рядового и унтер-офицерского состава, который должен быть практически пропорциональным?

Рассмотрим K. St.N.131c — штат немецкой стрелковой роты (Schuetzenkompanie c) № 131с от 1.2.1941 г. Для начала возьмем стрелковый взвод (Scuetzenzug), как первое подразделение, имеющее в своем составе офицера. В нем 49 человек. Из них 1 офицер, 6 унтер-офицеров и 42 солдата. Соотношение 1 к 48. В роте, соответственно, на 191 человека личного состава приходится 4 офицера. Соотношение 1 к 47.

При этом далеко не факт, что на всех должностях командиров взводов в роте находились действительно офицеры! При боевых действиях, начиная с Польши, в Вермахте практиковалось назначение на должность командира одного из взводов унтер-офицера. Вызвано это было прежде всего стремительным ростом численности Вооруженных сил. Вторая причина — понесенные потери офицерского состава на уровне взвод — рота. А в ходе войны с Советским Союзом немцы практически из-за невозможности компенсировать потери лейтенантов, закрепили за ними только 1-й взвод, остальные отдав унтерам.

Но мы будем считать, что на 22 июня 1941 года все офицерские должности в ротах (по крайней мере, в дивизиях первыми вступившими в бой) были заняты офицерами.

В пехотном полку на 75 офицеров приходится 493 унтера и 2474 рядовых. Соотношение — 1 к 39,5. В целом по дивизии, если исключить порядка 100 военных чиновников (которые проходили по гражданскому ведомству и статистику потерь Вермахта не портили) соотношение составляет 1к 31,7. Мотопехотные и танковые дивизии в это соотношение существенных изменений не внесут.

Учитывая масштаб боевых действий и количество задействованных войск можно смело утверждать, что по потерям соотношение по убитым офицерам к рядовому составу за 10 дней боев в целом не может быть меньше чем 1 к 30. Но никак не 1 к 15 или 1 к 13. Следовательно, на 724 офицера должно приходиться не менее 21-23 тыс. убитых рядовых и унтер-офицеров. То есть, потери только убитыми на 3 июля должны составлять минимум 22-24 тыс. человек, а не 11822 заявленных. Таким образом, и общее количество раненых должно быть не менее 70 тыс. человек (как мы уже установили ранее), при условии, что только 38809 человек было эвакуировано в тыловые госпитали.

Получается, что из 108 тыс., озвученных Гальдером, боевые потери составили 92-93 тыс. человек. Плюс около 4 тыс. пропавших без вести. Итого: 96-97 тыс. Оставшиеся 11-12 тыс.— действительно «больных»…

Немецкий историк Р. Оверманс в статье «Человеческие жертвы Второй мировой войны в Германии» утверждает, что «каналы поступления информации в вермахте не обнаруживают той степени достоверности, которую приписывают им некоторые авторы». И в качестве примера он сообщает, что «одно служебное заключение отдела потерь в штабе вермахта, относящееся к 1944 году, документально подтвердило, что потери, которые были понесены в ходе польской, французской и норвежской кампаний и выявление которых не представляло никаких технических трудностей, были почти вдвое выше, чем первоначально сообщалось».

Мы наблюдаем подобную картину и с первых дней «русской кампании». Четко просматривается использование понижающего коэффициента «2» в подсчете своих потерь, притом за счет рядового и унтер-офицерского состава.

И, кажется, что уже пора хлопать в ладоши от радости от того, что мы уличили Гальдера во вранье, а его штаб (и вышестоящие) в подтасовках! Но, думаю, делать это рано и для этого есть весьма серьезные основания. Поскольку, коэффициент «2» — далеко не предел в «педантичном» немецком учете…

Было у немецкого командования еще несколько счетоводческих приемов, позволяющих скрывать свои реальные потери от противника и от собственного народа. Но о них мы более подробно поговорим в следующей статье.

Итак, с 22.06.41 по 3.07.41 Сухопутные силы Германии, если верить Гальдеру, недосчитались в Kampfwstaerke, около 108 тыс. человек. Из них: убитыми не менее 22 тыс. и не менее 14-15 тыс. (по самым скромным подсчетам) умершими от ран на различных этапах эвакуации. Не менее 7 тыс. стали инвалидами и примерно столько же стало «ограничено годными» для дальнейшей службы.

Какие же выводы можно сделать из вышеизложенного?

Во-первых, немецкое командование использовало формулу с понижающим коэффициентом «2», который применялся при подсчете убитых унтер-офицеров и рядовых.

Во-вторых, не менее чем в 2 раза уменьшалось фактическое количество военнослужащих, получивших ранения, за счет отнесения к категории «больные» тех, кто не эвакуировался в тыловые госпитали в Германию.

И, пожалуй, главное — декадные донесения о потерях вермахта, на которые ссылаются некоторые исследователи, уже в первые дни войны как минимум в два раза занижают немецкие боевые потери. Поэтому, на основании их делать какие-то выводы о реальных потерях и тем более сравнивать их с потерями противостоящих советских дивизий, по крайней мере, некорректно.

Источники:
1. Ф. Гальдер «Военный дневник. Ежедневные записи начальника Генерального штаба сухопутных войск. 1939-1942», М., Воениздат, 1971;
2. Б. Мюллер-Гиллебрандт «Сухопутная армия Германии. 1933-1945», М., Воениздат, 1976;
3. Х. Киллиан. «В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941-1943» http://lib.rus.ec/b/299381/read
4. Карель Пауль «Гитлер идет на Восток», http://tululu.ru/read52521/25/
5. Ю. Веремеев «Вермахт. Стрелковая рота с», http://army.armor.kiev.ua/hist/rota-131c.shtml
6. Армейская медицинская служба. http://62.149.27.202/forum/showthread.php?t=56037

Назад Назад на главную